Сидит в углу толсторожая торговка Лысуха, баба отбойная, бесстыдно гулящая; спрятала голову в
жирные плечи и плачет, тихонько моет слезами свои наглые глаза. Недалеко от нее навалился на стол мрачный октавист Митропольский, волосатый детина, похожий на дьякона-расстригу, с огромными глазами на пьяном лице; смотрит в рюмку водки перед собою, берет ее, подносит ко рту и снова ставит на стол, осторожно и бесшумно, — не может почему-то выпить.
Неточные совпадения
Масленников весь рассиял, увидав Нехлюдова. Такое же было
жирное и красное лицо, и та же корпуленция, и такая же, как в военной службе, прекрасная одежда. Там это был всегда чистый, по последней моде облегавший его
плечи и грудь мундир или тужурка; теперь это было по последней моде статское платье, так же облегавшее его сытое тело и выставлявшее широкую грудь. Он был в вицмундире. Несмотря на разницу лет (Масленникову было под 40), они были на «ты».
К этому остается добавить только то, что Майзель никак не мог забыть тех
жирных генеральских эполет, которые уже готовы были повиснуть на его широких
плечах, но по одной маленькой случайности не только не повисли, но заставили Майзеля выйти в отставку и поступить на частную службу.
— Тоскуешь? — спросила она, похлопав мать по
плечу жирной рукой.
Где видел он этот затылок, поросший белобрысыми вихрами, эту голову, как бы насаженную прямо на
плечи, эту мягкую,
жирную спину, эти пухлые отвислые руки?
Прасковья Федоровна, невысокая,
жирная женщина, несмотря на все старания устроить противное, всё-таки расширявшаяся от
плеч книзу, вся в черном, с покрытой кружевом головой и с такими же странно поднятыми бровями, как и та дама, стоявшая против гроба, вышла из своих покоев с другими дамами и, проводив их в дверь мертвеца, сказала: «Сейчас будет панихида; пройдите».
Это была подвижная, голосистая и смешливая барынька, лет тридцати, здоровая, крепкая, розовая, с круглыми
плечами, круглым
жирным подбородком и с постоянной улыбкой на тонких губах.
Эта гадина, молодая, длинноволосая, смуглая, с черными глазами и с
жирными губами, бесстыдная и наглая, оскалила свои белые, как снег, зубы и улыбалась, как будто хотела сказать: «Поглядите, какая я наглая, какая красивая!» Шелк и парча красивыми складками спускались с ее
плеч, но красота не хотела прятаться под одеждой, а, как молодая зелень из весенней почвы, жадно пробивалась сквозь складки.
Она подвинулась и
жирными, короткими пальцами сняла с
плеча Карауловой ниточку; та не пошевельнулась.
— Васенька, родной, василечек ты мой, это ты? — воскликнула она и положила дружески иссохшую руку на
плечо жирного цыгана. — Как мне забыть тебя!.. То ли ты для меня сделал? вынес моего сожителя, хворого, безногого, из полымя, как случился у нас пожар…
Беспалов метался, перекладывал голову со стороны на сторону, из ранок, пузырясь, со свистом выползала кровавая пена. Он распахнул полушубок, расстегнул мундир, разорвал на груди рубашку. И всем тогда стали видны его раздувшиеся белые
плечи, как будто
плечи жирной женщины. И он метался, и на лице была смертная тоска.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из-за спин и затылков людей показалась высокая,
жирная, открытая грудь, тучные
плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова.